Наблюдая, как Иосиф Бродский исходил стихами и страстью по даме, которая никак не могла определиться между ним и другим мужчиной, Анна Ахматова сказала:
«Иосиф, в конце концов, поэту хорошо бы разбираться, где муза и где блядь».
***
Я могла бы многое рассказать о Человеке Ахматовой, которая одарила меня своей дружбой, но я не делаю этого в печати. А вам скажу, как я примчалась к ней после «постановления» (Раневская имеет в виду постановление об исключении Ахматовой и Зощенко из членов Союза писателей).
Открыла дверь мне она сама. В доме никого не было – все разбежались. Не было и ничего съестного. Анна Андреевна лежала с закрытыми глазами, мы обе молчали. Я наблюдала, как менялась она цветом лица. Смертельная белизна, вдруг она делалась багрово красной, потом опять белой, как мел. Я подумала о том, как умело ее подготовили к инфаркту.
Несколько дней я ходила за ней, насильно кормила, потом стала выводить на улицу. Однажды она наклонилась ко мне со словами: «Скажите, зачем великой стране, изгнавшей Гитлера со всей его мощной техникой, зачем им понадобилось пройтись всеми танками по грудной клетке одной больной старухи?»
Из воспоминаний Фаины Раневской
***
Ахматова была женщиной больших страстей. Вечно увлекалась и была влюблена. Мы как-то гуляли с ней по Ленинграду. Анна Андреевна шла мимо домов и, показывая на окна, говорила: «Вот там я была влюблена...
А за тем окном я целовалась...».
Из воспоминаний Фаины Раневской
***
Всякий раз, когда появлялся намёк на величие Ахматовой, её муж, Николай Пунин, нарочито сбивал тон, говоря:
«Анечка, почистите селёдку!»
Комментарии (0)