«Манускрипты Монте-Кассино»
«...По дороге в Неаполь, Боккаччо решил остановиться в монастыре. Дело было зимой, во время декабрьских дождей... Прежде всего он заинтересовался библиотекой. «желая увидеть собрание, - писал Бенвенуто, - которое, как он предполагал, должно быть превосходным. Боккаччо учтиво попросил монаха - а он всегда был весьма обходителен в обращении - открыть для него в качестве большой любезности библиотеку. Монах сурово ответил, указывая на крутую лестницу: «Взойдите, она открыта». Обрадованный Боккаччо поспешил наверх; там он обнаружил, что место, хранящее столь великие сокровища, не имеет ни ключа, ни дверей. Он вошел и увидел траву, выбивающуюся из щелей в подоконнике, книги и лавки, покрытые толстым слоем пыли. С удивлением он начал открывать и переворачивать страницы сначала одного тома, затем другого и обнаружил много разных томов древних и иноземных произведений. В некоторых из них не хватало нескольких листов; другие были сплошь изрезаны и изуродованы. Наконец он с грустью вышел из библиотеки. Вернувшись в монастырь, он спросил встретившегося ему монаха, почему эти ценнейшие книги так безжалостно изуродованы. Тот ответил, что монахи, желая заработать несколько сольди, взяли в обычай отрывать несколько листов и делать из них псалтыри, которые они потом продавали мальчишкам. Поля они превращали в амулеты и продавали женщинам". Бенвенуто завершает рассказ сардонической нотой: «Так что, о муж науки, иди и ломай себе голову, создавай книги, которые, может быть, окончат свой век точно так же!»
P.S. Именно в этом монастыре Боккаччо обнаружил рукопись «Анналов» и «Истории» Тацита, до этого неизвестные в Европе...
«Революционный язык»
Заседания разных собраний и клубов встают, точно живые, перед глазами массы читателей бесчисленных газет, которые нарасхват ежедневно рвутся из рук во всем Париже, разъясняя толпе, каждая по-своему, смысл непонятных декретов и сумасбродных, часто нелепых распоряжений всесильного Национального конвента. Самодержавный народ не хочет говорить иначе, как языком базара и толкучки. К чему соблюдать вежливость, подбирать выражения и следовать правилам синтаксиса? Все это за версту отдаёт аристократизмом. Полное равенство требует простого бесхитростного способа выражений, который ничем не напоминал бы о старом рабском режиме, когда в разговоре приходилось ломать себе голову, льстя сильным мира сего. А так как простонародные поговорки и прибаутки, «прелести водосточных канав» оскорбляют слух бывших слабонервных барынь-красавиц, то ими тем более и следует испещрять речь, повышая тон все более и более!
Картинность языка от этого не исчезает, - даже наоборот. Чем француз пошлее, тем образнее его речь; конечно, эта образность груба и даже непристойна, но зато она смешна и забавна, вроде «дубоватого» смеха Рабле!
Роковая повозка превращается на его языке в «соседку Сансона» или в «коляску с 85 дверцами»; гильотину он зовёт «национальной бритвой»; провожая безжалостными шутками процессию людей, следующих на эшафот, народ кричит им, что они едут «сунуть голову в окно», «покачаться на качелях», «испытать, каково человеку в капетовом ошейнике», «чихнуть в мешок», «спросить время в форточку» и т. д.
«Максимилиан Робеспьер-поэт
«Розы»
Шипы всегда сопутны розе;
Меня смущает ваш привет
И я боюсь, чтоб в грубой прозе, -
Шипом, - не вышел мой ответ.
«Крестьянину»
Счастлив тот, кто в природе живет,
Вдалеке от сует,
Кто сам пашет, кто сеет, кто жнет,
Кому мил белый свет
И кто малым доволен.
Его скромен удел, но зато
Над собою он волен...
Комментарии (0)