Цитаты

В иерархии жизненных ценностей баня находилась поблизости от кабака и так же, как и он, представляла собой бросающуюся в глаза специфическую особенность русского (и московского) бытия. На иностранцев, посещавших Московию, она производила шокирующее впечатление. Первая русская летопись не без иронии относит знакомство иноземцев с отечественной банной традицией к апостольским временам, повествуя о путешествии святого Андрея Первозванного в Новгород. «Дивно видех Словенскую землю идучи ми семо, — изумлялся, согласно «Повести временных лет», апостол Андрей. — Видех бани древены, и пережьгут е рамяно, и совлокуться, и будут нази, и облеются квасом уснияным, и возьмуть на ся прутье младое, и бьют ся сами, и того ся добьют, едва слезуть ле живы, и облеются водою студеною, и тако оживуть. И тако творят по вся дни, не мучимы никем же, но сами ся мучать, и то творят мовенье собе, а не мученье»

Баня еще пару раз упоминается в «Повести временных лет», но уже не в столь идиллическом контексте. В 945 году княгиня Ольга сожгла в бане древлянских послов, прибывших сватать ее за своего князя, — «влезоша деревляне, начашу ся мыти; и запроша о них истобъку, и повеле зажеги я от дверей, ту згореша вси». Под 1071 годом содержится запись о другом не менее примечательном известии — религиозном споре языческих волхвов и киевского воеводы Яна Вышатича. По мнению волхвов, «Бог мывся в мовници и вспомивъся, отерся ветхием, и верже с небес на землю». Из этой ветошки и был сотворен человек; дьявол придал ему обличье и жизнь, а Бог — душу

А. Олеарий оставил описание домашней бани, правда, принадлежавшей иностранцу, живущему в Москве: «В этих банях устроены сводчатые каменные печи, в которых на высокой решетке помещается много камней. Из такой печи вдет отверстие в баню, которое они закрывают крышкою и коровьим навозом или глиною. Снаружи имеется другое отверстие — поменьше первого — для выхода дыма. Когда камни достаточно накалятся, открывается внутреннее отверстие, а внешнее закрывается, и сообразно тому, сколько требуется жара, наливают на камни воды, иногда настоянной на добрых травах. В банях по стенам кругом устроены лавки для потенья и мытья — одна выше другой, — покрытые кусками холста или тюфяками, набитыми сеном, осыпанные цветами и разными благовонными травами, которыми утыканы и окна. На полу лежит мелко изрубленный и раздавленный ельник, дающий очень приятный запах и доставляющий большое удовольствие»

Забелин сообщает интересную подробность о вениках — ими брали оброк с крестьян подмосковных волостей: «В течение года обязывались доставить про царский обиход: крестьяне Гвоздинской волости 320 веников, Гуслицкой 500, Селинской 320, Гжельской 500, Загарской 320, Раменской 170, Куньевской 750, села Новорожественного 130; всего 3010 веников. Впрочем, не всегда этот оброк поставлялся натурою: крестьяне нередко платили мовным истопникам, вместо веников, деньгами, по 23 алтына 2 деньги за сотню»

Вода выводилась по желобам, а если баня, как в Теремном дворце, находилась на втором этаже, пол в ней выстилался свинцовыми досками, по швам запаянными оловом.

Не имевшие собственных бань мылись в общественных, городских, которые также именовались «наротцкими» (народными) или торговыми, поскольку, как и кабаки, сдавались на откуп. По свидетельству Флетчера, Борис Годунов в бытность боярином получал с московских бань доход в 1500 рублей. Располагались они чаще всего на реках — Москве-реке, Неглинной и Яузе, однако встречались и среди городской застройки, вдали от водоемов. Например, один из переулков между Никитской и Тверской шел «мимо бань вражком». Число таких бань в Москве XV—XVII веков неизвестно, но в конце XVIII столетия их насчитывалось 70.

Здесь можно было не только помыться, но также остановиться на ночлег и поесть. Содержателям бань строго предписывалось «табаку, и карт, и зерновых костей у себя не держать и не продавать», однако этот запрет нарушался. Общественные бани производили сильное впечатление на иностранцев. Предоставим слово А. Олеарию:
«Баня была разгорожена бревнами, чтобы мужчины и женщины могли сидеть отдельно. Однако входили и выходили они через одну и ту же дверь, притом без передников; только некоторые держали спереди березовый веник до тех пор, пока не усаживались на место. Иные не делали и этого. Женщины иногда выходили без стеснения голые — поговорить со своими мужьями.
Они в состоянии переносить сильный жар, лежать на полке и вениками нагоняют жар на свое тело или трутся ими (это для меня было невыносимо). Когда они совершенно покраснеют и ослабнут от жары до того, что не могут более вынести в бане, то и женщины, и мужчины голые выбегают, окачиваются холодною водой, а зимою валяются в снегу и трут им, точно мылом, свою кожу, а потом опять бегут в горячую баню. Так как бани обыкновенно устраиваются у воды и у рек, то они из горячей бани устремляются в холодную. И если иногда какой-либо немецкий парень прыгал в воду, чтобы купаться вместе с женщинами, то они вовсе не казались… обиженными…»

В 1678 году участники польского посольства, среди которых был и чех Таннер, рискнули посетить русскую баню, но остались недовольны: «Ради любопытства некоторые из нас захотели посмотреть на нее и по принятому у нас обыкновению пришли покрытыми, думая, что здесь моются так же, как и в наших краях, но с первого же шага заметили разницу: дверь, увидели мы, отворена, окна не заперты, но в бане было все-таки очень жарко. Как завидели москвитяне нас покрытыми — сами они безо всякого стыда были голы совершенно, — так и разразились хохотом. Прислуги тут нет, банщика и цирюльника тоже; кому надо воды, тот должен был сам спускаться к реке. Мы побыли там немного и ушли сухими, как пришли, поглядев на их способ мыться, как они вместо того, чтобы тереться, начали хлестать себя прутьями, орать, окачиваться холодной водой да, сверх того, при детях выделывать непристойные телодвижения. Нам стало противно, мы со смехом и вышли. Так же моются, видели мы, и женщины и тоже голыми бегают взад и вперед, не стесняясь»

Удивлявшее иностранцев соседство моющихся мужчин и женщин действительно было нормой. «Стоглав» свидетельствует, что в бане находились вместе не только миряне, но и монахи — «мотюца в банях мужи и жены, и чернцы и черницы в одном месте без зазора», что было строжайше запрещено. Тем не менее этот обычай продолжал существовать; только в XVIII веке были установлены мужские и женские дни, дожившие до нашего времени.

Баня играла важнейшую роль в жизни каждого москвича. В нее часто ходили во время постов, ее нужно было посещать после ночи, проведенной с женщиной. Обязательным был поход в баню после первой брачной ночи.

Посещение бани рассматривалось в Средние века как признак принадлежности к русской, православной культуре. Отказ ходить в баню приравнивался к еретичеству. В пренебрежении баней обвиняли, например, Лжедмитрия I, что стало для современников одним из свидетельств его самозванства. Вместе с тем сама баня считалась нечистым местом, особенно в сельской местности. По народным поверьям, именно туда шел колдун в то время, когда все православные шли в церковь.